ДВЕННАДЦАТЬ ПОРТРЕТОВ
дмитрий сироткин

Серия новых работ Дмитрия Сироткина, условно названная «Двенадцать портретов», говоря словами Юрия Лотмана, «вполне подтверждает общую истину: чем [портрет] понятней, тем непонятней...». Действительно, глядя на лица персонажей, кажется, все понятно: вот человек, увиденный глазами фотографа в тот момент, когда он задумался, в поисках ответа на возникший во время разговора вопрос, вот кто‑то просто рисует, другой что‑то вспоминает, каждый в своем мире. И ты не думаешь о том, каким чудом удалось поймать и зафиксировать остроту и пронзительность ответного взгляда одного из собеседников, почему тебя почти до слез пробирает отчаянное одиночество и бесшабашность молодости, и как хорошо и непросто им вдвоем – отцу и маленькому сыну, хотя здесь есть надежда и утешение... Но, может быть, перед нами просто бесконечно длящийся разговор автора с самим собой, еще один шаг навстречу самому себе.

И все же почему портреты, почему профили?

То, что портреты очень важны для Дмитрия, известно и по другим его сериям. А профильные? Возможно, не потому, что это – напоминание об истории происхождения портрета как такового (и кто-нибудь, непременно, вспомнит рассказ Плиния о дочери гончара Бутада: «Первым начал лепить изображения из глины в Коринфе гончар Бутад из Сикиона, благодаря своей дочери.

Она была охвачена любовью к одному юноше и при его отъезде на чужбину обвела тень лица его от светильника на стене линией, а отец положил на это очертание глину и получил отпечаток» (Плиний, XXXV, 151); 

• и не дань волшебному физионотрасу, предтече современной фотографии – рисовальной машине, созданной во Франции в конце XVIII века и позволявшей механическим путем воспроизводить изображения лиц в профиль; 

• и не memoria – особая форма сохранения и тиражирования памяти, как в античной глиптике, медалях и на монетах...

Главное, пожалуй, что делает профильный портрет чем-то особенным – это акт «сакрализации» (от лат. sacro – освящаю), что проявляется не в личном отношении автора к модели как к чему‑то почти священному, но в магии профиля: сама избранная форма диктует уже такое несколько отстраненное отношение к объекту изображения.

Художник или фотограф, видящий модель объемной, зрителю отдает лишь ее тень или силуэт, почти как физионотрас, с той только разницей, что теперь «тени» рисуются не механически, а «растворяются» светом, хотя по‑прежнему все очень строго и лаконично. Возникающая глубина черно-белого измерения останавливает нас на пороге кажущейся простоты кадра, где так легко «спрятаться», скрыться модели за профилем, в сакральном мире длящейся бесконечности. Быть свидетелем этого и не поддаться искушению нарушить дистанцию – легко ли? Понятное должно остаться непонятным…

Что и делает портреты Дмитрия Сироткина настоящим искусством.